Дипломная работа: Войны Речи Посполитой второй половины XVII-первой четверти XVIII веков

Увеличение фольварков практиковалось обычно там, где население хотя и было разорено, но в массе своей оставалось на месте и где землевладелец располагал средствами для того, чтобы обеспечить фольварк живым и мертвым инвентарем. В таких случаях фольварк быстро рос, впитывая в себя опустевшие крестьянские земли. Разоренное крепостпое население использовалось для пешей барщины и принудительного низко- оплачиваемого найма. Рост фольварков сопровождался ухудшением положения населения, в частности обезземеливанием крестьянства, что видно на примере Червонной Руси. В 132 селах королевщин Холмской, Саноцкой и Львовской земель число коморников выросло с 0,1 до 2,1%, халупникое и загродников — с 18,9 до 29,2%, крестьян, имеющих менее лана,— с 16 до 32,1%. Число же крестьян, имевших лана, уменьшилось с 27 до 20,3%, имевших 7г лана — с 28,9 до 13,9%, имевших лана — с 9,1 до 2,4%. Этот метод восстановления поместного хозяйства был наиболее распространенным. Особенно типичным он был для Малой Польши.

В начале XVIII в. раздробление крестьянских хозяйств вследствие роста фольварков достигло такой степени, что наряду с загродниками и халупниками появились владельцы половины загроды, половины халупы. Обезземеленные и малоземельные крестьяне вынуждены были искать работы у помещиков, которые, пользуясь тяжелым положением крестьян и своей неограниченной властью, заставляли их работать на себя за низкую плату. Этот вид найма носил чисто феодальный характер.

Связь крестьянского хозяйства с рынком и все крестьянские промыслы находились под контролем помещичьего двора. Обязанность крепостных молоть хлеб только на панских мельницах и монопольное право пропинации очень затрудняли хозяйственную жизнь крестьянского двора. Тяжесть этих повинностей тем более ощущалась крепостными, что пан не только запрещал покупать алкогольные напитки в другом месте, но и принуждал крестьян покупать у него определенное количество их. Помещичье право пропинации превращалось в право принудительного спаивания крестьян.

В условиях упадка хлебного экспорта и сворачивания внутреннего рынка шляхта перегоняла зерно на водку и, принудительно спаивая крестьян, добивалась получения значительных доходов. Доход от перегонки зерна все время рос, достигая очень часто 30—40% всего поместного дохода.

Крестьянин был сильно связан в своей хозяйственной деятельности.. Он был ограничен в продаже своего имущества и кредитовании. Во многих поместьях крестьянин обязан был продавать помещичьему двору по установленным двором ценам такие дорогие продукты, как мед, воск, пенька, лен, меха. По установленным двором ценам он вынужден был покупать у помещика соль, сельди, гвозди, табак и т. п., переплачивая при этом 50—200% их стоимости.

Вторая половина XVII и первая половина XVIII в.— это время глубокого упадка торговли и промышленности в Польше. Показателем упадка городов, ускоренного опустошительными войнами второй половины XVII — начала XVIII в. и царившей в стране феодальной анархией, их торговли и промышленности является сокращение городского населения. Так, например, Варшава в 1654 г. имела 10 тыс., а в 1660 г.— всего 4 тыс. жителей. Вельск в 1671 г. насчитывал только 100 жителей, в Пильзяе в 1629г. было 202 дома, во второй половине XVII в. их осталось только 36.[13]

Ремесло, начавшее заметно сворачиваться еще в первой половине XVII в., в рассматриваемый период пришло в полный упадок. В ряде городов оно фактически исчезло. Так, в Освенциме количество ремесленников сократилось с 20 человек до шести.

Пришло в упадок горное дело. В рудниках Олькуша добыча свинца сократилась с 50 тыс. до 14 тыс. центнеров в год, а добыча серебра — с 6 тыс. до 300 гривен. В Хенцинах в середине XVII в. рудники были заброшены.

Отрицательное влияние на развитие польской торговли оказывал тот факт, что Польша, как и восточная Германия, после географических открытий, оказалась, по выражению Маркса, на «задворках Европы».

Во второй половине XVII в. польский экспорт сильно упал. В 1700 — 1719 гг. из Польши ежегодно вывозилось едва 20 тыс. лаштов хлеба. Вывоз промышленных изделий, не достигавший больших размеров и раньше, в конце XVII и начале XVIII столетия почти прекратился.

Торговый баланс был пассивным. В то время как за вывозимые товары Польша получала ежегодно в среднем 35 млн. злотых, за ввозимые из-за границы товары она уплачивала до 45 млн. злотых. Из них 15 млн. шло на вино, около 18 млн.— на пряности и предметы роскоши. Ввоз имел исключительно потребительский характер. Так результаты каторжного труда польского крепостного крестьянства расточались феодалами, обогащали иноземных купцов.[14]

Отлив из страны благородных металлов привел к распространению не­полноценной монеты, что еще более подрывало внутреннюю торговлю. Большой ущерб денежному обращению принесли медные шеленги, выпущенные в 1659 г., и злотувки (тынфы), чеканившиеся с 1663 г., в которых вместо 8,15 г серебра, как это было раньше, заключалось только 3,36 г. Принудительный курс, установленный правительством на выпущенную обесцененную монету, повлек за собой увеличение лажа на прежнюю полноценную монету. В конце XVII в. он дошел до 100% и на этом уровне держался и в XVIII в. Таким образом, возникло раздвоение денежной системы, что пагубно отразилось на промышленности и торговле.

Ярмарки, имевшие прежде большое значение как для местной торговли, так и для торговли в масштабах всей страны, привлекавшие иностранных купцов, какими, например, были ярмарки в Познани и Кракове, теперь резко сократили свои обороты.

Упадок торговли и промышленности беспокоил не только разорявшихся мещан, но по фискальным соображениям и шляхту, часто подымавшую этот вопрос на сеймах. На тяжелое положение городов указывали многие сеймовые конституции XVIII в. В одной из них говорилось, что «города по разным причинам дошли до последней степени упадка, угнетения и бесправия, совсем опустошены и вконец обнищали». Но, беспокоясь о том, кто будет платить налоги, шляхта менее всего была склонна отказаться от своих привилегий и своей хозяйственной политики, разорявшей город.[15]

1.4 Реформы 60-х годов XVIII века

Царская Россия стремилась к полному подчинению всей Речи Посполитой своему политическому влиянию и поэтому высказывалась перво­начально против ее раздела, предпочитая иметь на своих западных границах слабую и зависимую Речь Посполитую, а не агрессивную Пруссию. Однако международная обстановка 60-х годов толкала Россию на союз с Пруссией. Последняя использовала это обстоятельство для навязыва­ния России своей политики в польских делах. Россия и Пруссия вместе выступили против реформ государственного строя Речи Посполитой, поддержали тех, кто защищал liberum veto и другие «шляхетские вольности».

Ф. Энгельс так характеризовал значение для Польши политики Пруссии и царской России: «...Екатерина и Фридрих заключили в Петербурге договор, по тайной статье которого оба взяли на себя обязательство охранять силою оружия польскую конституцию, это луч­шее средство для разрушения Польши, от всяких попыток реформы. Этим был предрешен будущий раздел Польши»[16].

Предлогом для вмешательства Пруссии и России в польские дела явился так называемый диссидентский вопрос, т. е. вопрос об уравнении в правах христиан-некатоликов с католиками. В руках царского прави­тельства, меньше всего заботившегося о национальных чаяниях украинского и белорусского народов, ведших борьбу за воссоединение Украины и Белоруссии с Россией, диссидентский вопрос был средством усиления своего влияния в Речи Посполитой, средством для постоянного вмеша­тельства в ее внутренние дела.

Фридрих II учитывал, что уравнение в правах диссидентов с католиками должно было усилить позиции России, так как подавляющее большинство некатоликов в Речи Посполитой были православные — бе­лорусы и украинцы. Поэтому прусский посол в Варшаве Бенуа, хотя и выступал формально вместе с русским послом по диссидент­скому вопросу, на самом деле действовал против разрешения этого во проса в пользу диссидентов. Вот что писал ему по этому поводу Фридрих: «В сущности я не буду огорчен, если диссидентское дело не удастся. Вы этого не обнаруживайте перед русскими, делайте вид, будто я очень сержусь, что все труды, употребленные для успеха этого дела, пропали даром. Было бы хорошо и выгодно, если бы вы заставляли известных людей работать против диссидентского дела, если только можно это де­лать тайком, чтобы никто никак не мог бы проведать, откуда это идет»[17]. Письмо это отчетливо показывает двуличную политику прусского короля, который рассматривал диссидентский вопрос лишь как средство ликви­дировать все попытки укрепить государственный строй Речи Посполитой.

Диссидентский вопрос вызвал в Речи Посполитой ожесточенную борьбу. Католическое духовенство и многие магнаты решительно выступили против планов уравнения в правах некатоликов с католиками. Они ополчались против реформ вообще, требуя возвращения к широкому применению по всем вопросам liberum veto. Сейм 1766 г. подтвердил незыбле­мость liberum veto в важнейших вопросах государственной жизни. Никакого уравнения гражданских прав диссидентов и католиков не произошло. После окончания сейма русское правительство поставило Чарторыских перед альтернативой: либо союз с Россией и совместные действия по диссидентскому вопросу, либо разрыв. Чарторыские противились разрешению диссидентского вопроса. Ответом на это явилось возникновение враждебных Чарторыским конфедераций, пользовавшихся поддержкой русского посла Репнина.

В марте 1767 г. в Торуне была образована конфедерация протестантов. Одновременно оформилась конфе­дерация православных в Слуцке. Возникла и конфедерация католической шляхты. Во главе этой конфедерации, образованной в Радоме, был постав­лен вызванный для этого из-за границы давний противник Чарторыских, бывший литовский великий гетман Кароль Радзивилл, известный под прозвищем «пане Коханку». Радзивилл олицетворял собой все шляхетские пороки. Его скандальные похождения, чванство и расточительство были известны всей Речи Посполитой.

И, тем не менее, этот самодур пользовался значительной популярностью у реакционной шляхты, противников реформ и защитников «золотой вольности». Манифест Радомской конфедерации объявлял о том, что конфедерация «завязана» при короле, т. е. не проти­вопоставляет себя ему, что она обращается к русской императрице с просьбой о гарантии решений конфедерации, что конфедераты допу­скают диссидентов к обсуждению диссидентского вопроса.

Таким образом, войны, продолжавшиеся около 70 лет принесли огромные бедствия Речи Посполитой. Экономический упадок повлек за собой политическую и военную слабость страны,, что явилось причиной последующих разделов Речи Посполитой. Войны продемонстрировали ее прогрессировавшую слабость как в политическом, так и в военном отношении, магнатско-шляхетское государство не справилось с обороной от внешней опасности.

ГЛАВА II. ПОЛИТИЧЕСКИЙ СТРОЙ РЕЧИ ПОСПОЛИТОЙ XVII-XVIII в.в.

2.1 Развал политического строя Речи Посполитой в 20-60-х годах XVIII в.

Северная война значительно усилила экономическую разруху у Речи Посполитой. Очень тяжелым было и политическое состояние страны. Политика Августа II, как в ходе Северной войны, так и после ее окончания, способствовала росту беспорядка в стране и падению международного престижа государства.

В течение 20-60-х годов XVIII в. политическая жизнь Польши являла собой картину полнейшей анархии. Бесконечные интриги магнатства и шляхты, бескоролевье и борьба за престол, правительство, не способное провести на сейме никакого решения, малочисленная, плохо организованная и вооруженная армия, лишенная твердой дисциплины, - все это приводило Речь Посполитую в состояние полного развала. Все более значительное влияние на ее политическое развитие стали оказывать иностранные державы, не желавшие допустить ее усиления или рассматривавшие ее как выгодный козырь в сложной дипломатической игре.

Стремясь к упрочению своей династии на польском троне, Август II после окончания Северной войны продолжал вести бесконечные внешне политические интриги. Свою политику он пытался увязать со стремлением Пруссии расширить территорию за счет Речи Посполитой. Август не останавливался при этом перед предложением о разделе Речи Посполитой.[18]

В ходе переговоров, которые Август II вел с Пруссией в 1728—1782 гг., он предложил ей в обмен за военную помощь при абсолютистском перевороте часть территории Польши: Торунь и все Поморье, кроме Гданьска. Чтобы нейтрализовать Австрию, Август II предлагал отдать ей Спиж. Позиция России, выступавшей тогда против разделов Речи Посполитой, которые она считала невыгодными для себя, и против абсолютистских планов Августа II, воспрепятствовала осуществлению этих проектов.

После смерти Августа II в 1733 г. в Речи Посполитой вновь разгорелась острая предвыборная борьба. Одна группа магнатства, поддерживаемая французским правительством, выдвигала кандидатуру Станислава Лещиньского. Избрание Лещиньского, который за годы изгнания успел стать тестем Людовика XV, явилось бы значительной политической победой Франции и могло не только подорвать русское влияние Речи Посполитой, по и привести к созданию на границах России блока враждебных ей государств - Турции, Речи Посполитой и Швеции, направляемого Францией. В связи с этим русское правительство, действуя в контакте с Австрией, выдвинуло-кандидатуру сына Августа II — саксонского курфюрста Фридриха-Августа. В сентябре 1733 г. поддерживаемый частью шляхты, настроенной в пользу французской ориентации, Станислав Лещиньский был избран королем. Однако утвердиться на престоле ему не удалось. Его противники среди польско-литовской шляхты получили поддержку в частях литовской армии и обратились за помощью к России. Лещиньский очутился в тяжелом положении. Под угрозой наступления русских войск он поспешно переехал из Варшавы в хорошо укрепленный Гданьск, рассчитывая дождаться французской помощи[19].

В сентябре 1733 г. русские войска подошли к правобережному предместью Варшавы — Праге. Магнаты и шляхтичи, придерживавшиеся русско-австрийской ориентации, провозгласили королем саксонского курфюрста по именем Августа III. Это послужило началом борьбы России и Франции за преобладающее влияние в Речи Посполитой. Исход этой борьбы должен был определиться силой оружия. Вспыхнула так называемая война за польское наследство.

В начале 1734 г. русские войска осадили Гданьск. Франция попыталась оказать Лещиньскому помощь и в апреле высадила небольшой десант, который, однако, не смог соединиться с гарнизоном Гданьска и отошел на корабли. В мае 1734 г. новый французский десант в количестве 2 тыс. человек атаковал русские позиции. Одновременно совершил вылазку гданьский гарнизон. Но русская армия отбила эти атаки. Французы отступили и заняли укрепление Вислоуйсце. Здесь они продержались около месяца, а затем были вынуждены сдаться русским войскам. К этому времени русский флот господствовал в районе Гданьска. Вскоре город сдался. Лещиньский, переодетый крестьянином, бежал на территорию Пруссии.

За помощь России Август III провел на сейме решение о Курляндском лене Речи Посполитой – территории, давно уже, со времен Северной войны, контролируемой Россией. Решение сейма 1736 г. предоставило право Августу III дать инвеституру на герцогство по своему усмотрению. Это значило, в данных обстоятельствах, что после смерти последнего в роде курляндских герцогов Курляндия перейдет к ставленнику императрицы Анны Ивановны – Бирону. В 1737 г. Бирон сделался курляндским герцогом[20].

Необходимость реформы государственного строя осознавалась в это время уже некоторыми группами господствующего класса Речи Посполитой. В 1730—1740-х годах вопрос о реформе поднимался польскими публицистами, среди которых особенно выделялся Станислав Конарский. Наиболее популярной была программа реформ в области военного дела. В условиях быстрого усиления соседних феодально-абсолютистских держав и прежде всего милитаристской Пруссии, с жадностью взиравшей на пограничные польские земли, такая реформа была для Речи Посполитой необходимым актом самообороны.[21]

Однако вопрос о военной реформе, рассматривавшийся на нескольких сеймах, разрешен не был. Это неудивительно, если учесть, что в течение тридцатилетнего царствования Августа III все сеймы были сорваны, за исключением лишь сейма 1736 г. Но дело было не только в том, что центральный законодательный орган Речи Посполитой был полностью парализован. Проект создания большой постоянной армии не встречал сочувствия среди большинства польских феодалов. Причины этого были правильно указаны Юльяном Мархлевским. Вот что он писал но этому поводу:

«В то время как в других государствах армии преобразовывались в том направлении, что главной силой является пехота, ...Польша остается при своей старой военной организации. Это было результатом классового эгоизма шляхты: по классовым соображениям она не допускала образования постоянной армии. Мотивы были ясны и высказывались в литературе и дебатах сеймов с полной отчетливостью: 1) содержать пехотные полки – это значит обучать военном уделу крестьян, что опасно, ибо создает возможность бунтов против шляхты; 2) создавать постоянную армию – значит усиливать центральную королевскую власть, а это опасно, ибо, опираясь на такую армию, король может посягать на шляхетские привилегии и вольности, 3) армия такого типа потребует крупных средств, а шляхта податей платить не желает»[22].

Между тем международная обстановка в Европе серьезно осложнилась. В 1740 г. прусский король Фридрих II напал на Австрию и захватил Силезию. Таким образом, под властью Пруссии находились теперь все польские земли, не входившие в состав Речи Посполитой, - значительная часть польской национальной территории. Захват Силезии означал не только усиление национального гнета для ее польского населения. Теперь по всей свой западной границе земли Речи Посполитой были окружены владениями прусского короля - наиболее хищного агрессора. Выросшая за счет награбленных польских земель милитаристская Пруссия с захватом богатой Силезии значительно укрепилась и сделалась еще более опасной для Речи Посполитой. Австро-прусская война непосредственно задевала и Саксонию – наследственные земли Августа III. Серьезная опасность, которую создавала агрессия Фридриха II, заставила саксонского курфюрста примкнуть к антипрусской коалиции[23].

Правящая верхушка Речи Посполитой в это время раскололась на два лагеря. Короля поддерживал влиятельный магнатский род Чарторыских и многочисленные из сторонники. Против короля действовали Потоцкие.

Чарторыские и их сторонники Жевуские, Радзивиллы и другие владели огромными латифундиями и занимали высокие, приносившие немалый доход должности. Они составляли сильную группу в сенате. Пользуясь большим влиянием при дворе, Черторыские раздавали свим сторонникам доходные места и привлекали на свою сторону многочисленную клиентелу. Выступавшая против чарторыских магнатская группировка после смерти Юзефа Потоцкого была возглавлена новым коронным гетманом Яном Клеменсом Браницким. Борьба между этими магнатскими группировками носила совершенно беспринципный характер и сводилась к откровенному стремлению к наживе, к увеличению своей доли из расхищаемых государственных имуществ. Если в 1740-х годах Чарторыские выступали противниками Пруссии, а Потоцкие были ее агентами, то в 1750-х годах произошла перемена ролей. Облик магнатских группировок от этого не менялся. Они были в равной мере готовы служить иностранным державам в прямой ущерб национальным интересам Польши. То одна, то другая группировка из тактических соображений выдвигала проекты реформ — военной пли финансовой, заранее будучи уверенной, что «партнеры-противники» не допустят их осуществления.

Полную деморализацию господствующего класса Речи Посполитой и упадок ее государственности выявило так называемое «острожское дело». Оно заключалось в следующем. Магнат Януш Сангушко, управлявший огромным наследством Острожских («Острожской ординацией»), решил избавиться от постоянно одолевавшего его недостатка средств путем продажи этих не принадлежавших ему лично земель. В сделке приняли участие Август Чарторыский, зять его Любомирский и другие магнаты, вызвав этим чрезвычайное возмущение всех прочих охотников до легкой наживы, оставшихся в стороне от раздела ординации. Гетман Браницкий не задумался использовать коронные войска, которые в 1754 г. по его приказу заняли крепость и город на территории ординации – Дубно. Дело едва не дошло до междоусобной войны между магнатами. Лишь после этого сенат учредил для управления ординацией административную комиссию. Ни о каком наказании магнатов за бесчинства не было и речи.[24]

Свое отношение к предельному упадку государственности Речи Посполитой шляхта выражала в поговорке: «Польша держится беспорядком». Страна стояла перед катастрофой, но эта очевидная для всех современников перспектива не смущала польских магнатов, уже давно выродившихся в паразитическую клику, враждебную интересам народа. Польские магнаты и шляхта не только не пытались в описываемое время предотвратить грозящую Польше национальную катастрофу – они сами толкали к ней страну.

Когда в 1756 г. началась Семилетняя война, во время которой сильная коалиция в составе Франции, Австрии и России нанесла Пруссии сокрушительные удары, Речь Посполитая вследствие своей внутренней слабости и политической разрухи уже не была в состоянии выступить против своего старого врага – Пруссии. Россия добившаяся того, чтобы в Речи Посполитой, через которую проходили русские войска, были организованы базы снабжения – провиантские и иные склады. Правительственный совет при императрице Елизавете Петровне вынес решение: «Польшу исподволь приготовлять, чтоб она проходу здешних войск для атакования Пруссии не только не препятствовала, но паче на то охотно смотрела»[25]. Русское правительство исходило при этом из того положения, что война против усилившейся Пруссии соответствует интересам Речи Посполитой.

Чарторыские и их сторонники, ранее поддерживавшие внешнюю политику короля, теперь изменили свою ориентацию и стали орудием Англии и Пруссии. Чарторыские установили контакт с так называемым «молодым двором» в России, т.е. с племянником Елизаветы Петром Голштинским (будущим Петром III) и его женой. Тесно связанные с английским послом в Варшаве Вильямсом, Чарторыские интриговали в пользу врага Польши – прусского короля и его английского союзника. В качестве секретаря Вильямса, переведенного из Варшавы в Петербург, в русскую столицу поехал Станислав Август Понятовский, племянник главы Чарторыских Михала. Понятовский был вскоре назначен польско-саксонским послом в России. В Петербурге он действовал как агент Фридриха II, пока русское правительство не выслало его за пределы страны.

Русская армия в 1756г. вступила на территорию Курляндии и Литвы и атаковала пруссаков в Восточной Пруссии. Население Речи Посполитой встречало ее как армию дружественной державы. В русской армии служило немало поляков, причем некоторые из них занимали высокие должности (генерал-майор Древский и генерал-лейтенант Каспер Любомирский). Поляки (Август Сулковский) формировали для борьбы против пруссаков военные отряды, помогали русскому командованию в организации снабжения. Командование русских войск аккуратно расплачивалось за провиант и фураж, доставляемый па русские склады. Для ликвидации возможных недоразумений и упорядочения снабжения были созданы смешанные русско-польские комиссии в Гродно и Торуне. Однако Речь Посполитая как государство в войне участия так и не приняла[26].

Фридрих II с первого года войны неоднократно нарушал польские границы, захватывал и насильно зачислял в свою армию польских крестьян, опустошал польско-прусское пограничье. По приказанию Фридриха II, считавшего, что в борьбе все средства хороши, в захваченном пруссаками Дрездене чеканилась фальшивая польская монета и в большом количестве отправлялась в Речь Посполитую. Прусский король широко использовал услуги группы Чарторыских. Осенью 1750 г., после тяжелого поражения Фридриха под Кунерсдорфом. Чарторыские предложили английскому послу организовать антирусскую конфедерацию с центом в Подолии, поближе к турецкой границе, очевидно, рассчитывая на помощь давнего врага России – Турции.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5