Книга: Россия и Северный Кавказ в дореволюционный период: особенности интеграционных процессов

Едва ли не единственный «плюс» этого периода – основание Кизляра в 1735 году. «Первые русские эмигранты начинают фиксироваться в официальных документах после основания Кизляра. По данным В.М. Кабузана, в начале 20-х гг. XVIII в. удельный вес русских в регионе составлял менее 1%» (15).

 В 1739 году, по договору с Турцией кабардинцы признаны независимыми. Последующие десятилетия, вплоть до правления Екатерины II характеризуются бездействием России на Кавказе и все большим укреплением позиций Турции и Персии, окончательной исламизацией Северо-Кавказского региона.

Середина XVIII века и начало 1760-х годов - акцентированный период мягкого кризиса. В это время на Северном Кавказе почти ничего не предпринимается. В 1750-1752 годах осетинское посольство вело переговоры о присоединении Осетии к России. «Однако в те годы российские власти воздержались от принятия осетин в подданство России» (16). И это несмотря на то, что они обещали выставить 30-тысячное войско в случае войны с Турцией или Ираном (17). Это и не удивительно: состояние близкое к кризисному определяло такое подданство скорее как обузу, чем сулило какие-либо стратегические выгоды. Следующая война с Турцией случится только в 1768-1774 гг.

Царствование Екатерины II  совпадает с восходящей фазой второго малого цикла периода империи. Причем, начало этого этапа мы относим к первым годам её правления. В 1763 году была построена Моздокская крепость. Её появление важно и показательно. Во-первых, продление левого фланга Кавказской линии случилось только через 52(!) года после её фактического основания, что само по себе показывает сколь «невнятными» были действия русских в этом регионе в послепетровский период; во-вторых, крепость Моздок возводится уже  после того, как императрица подписывает указ о поселении в одноимённом урочище крестившихся осетин. Впоследствии Моздок становится центром переселения не только казачества, но также и христиан грузин и армян. «Постепенно под Моздок стали переезжать также ингуши и кабардинцы. Это отражало прорусские настроения, которые тогда быстро распространялись на Кавказе среди горских народов» (18). В периоды восходящих фаз российских социальных циклов такие настроения можно легко объяснить: Россия уже достаточно преодолела состояние внутреннего кризиса для того, чтобы обратить внимание на внешнеполитические факторы, но ещё не настолько, чтобы использовать силовые методы расширения числа своих подданных. В такие периоды в отношении горцев преобладало скорее убеждение, чем принуждение. Но по мере движения к гармоничному состоянию (в данном цикле оно наступает, примерно, в 1810-1820-х годах) последнее начинает довлеть всё более и более. Говоря о циклах эволюции Северо-Кавказской этносоциальной системы, К.Ф. Дзамихов определяет рамки первого из них серединой XVI – концом XVIII вв.: «Политические акты сер. XVI века для адыгов (кабардинцев, адыгейцев, черкесов) оцениваются современными учёными как своеобразный взаимовыгодный военно-политический союз. …До середины XVIII века Россия не имела возможности для территориальных приобретений в северокавказском крае. Установление номинального «подданства» и «зависимости» отдельных Северо-Кавказских владений по отношению к России не сопровождалось установлением государственной границы и не привело к назначению в эти места представителей русской военной администрации» (19). Конец XVIII – середину 1860-х годов автор определяет как «переходный период» к новому циклу, завершающемуся, в свою очередь, в 1917 году. Последующие циклы и переходные периоды также увязаны с проблемой взаимоотношений России и Северного Кавказа. Для нас очень важно показать взаимозависимость внутренних этоносоциальных процессов на Северном Кавказе и внешнеполитического фактора в виде поэтапного утверждения здесь российского государства. Таким образом, можно согласиться с К.Ф. Дзамиховым в том, что «главным содержанием этого переходного периода был сложный и драматичный процесс взаимодействия двух социальных систем (северокавказской и российской), в ходе которого первая разрушалась в той степени, которая обеспечивала её подчинение второй, становившейся господствующей системой» (20). Вместе с тем, нам представляется, что для Северо-Кавказских народов, если рассматривать их социально-политическую эволюцию в названных хронологических границах, этот этап обладал более сложной внутренней динамикой, в значительной степени, действительно, определяемой внешнеполитическим фактором. При этом следует особо подчеркнуть, что это далеко не всегда была только Россия. Собственно же российская политика периода с конца XVIII века и до завершения Кавказской войны также проходит ряд этапов, детерминированных соответствующими фазами российских социальных циклов.

Таким образом, суть взаимоотношений российского государства и народов Северного Кавказа во второй половине – конце XVIII века начинает постепенно изменяться. Нарастающий потенциал позитивных тенденций второго малого социального цикла, связываемого нами с расцветом «дворянской империи» в России, усиливал её амбиции на внешнеполитической арене, в том числе, и  на кавказском направлении.

1760-1770 –е годы в целом характеризуются укреплением Кавказской линии, сохранением уже завоеванных позиций. И хотя в 1774 г. согласно Кючук-Кайнарджийскому миру власть над кабардинцами отдана была крымскому хану, а последний особым актом признал их зависимость от России, сами кабардинцы не разделяли этих убеждений и зависимости своей не признавали, не в последнюю очередь из-за того, что к этому времени они уже прочно становятся мусульманами. В течение русско-турецкой войны в 1769 году против них была совершена военная экспедиция генерала Медема  совместно с 10 тысячами калмыцкого войска с целью наказать кабардинцев «за вероломство в бывшую тогда войну» (21). В 1783 г. особым манифестом Екатерина II присоединяет Крымское ханство к Российской империи, как и всю «Кубанскую сторону». В том же году Кубанский корпус под командованием А.В. Суворова разбивает в устье реки Лабы ногайских кочевников, тем самым продолжив практику карательных операций, пока ещё редких.

В 1777 г. основаны Ставрополь, Александровск, Георгиевск, Екатериноград. К 1779 г. Кавказская линия достигает р.Кубани. В 1780-е-1790-е годы ведется интенсивное переселение казаков на новые территории, возникают новые станицы. Наряду с продолжавшимся процессом добровольного вхождения отдельных этнических групп горцев Северного Кавказа (например, с просьбой войти в состав России в 1770 г. обратились старшины Восточной Осетии, в том же году их примеру последовала Ингушетия (22)), государство создаёт благоприятные условия для переезда сюда переселенцев из внутренних губерний России. «22 декабря 1782 года Екатерина II издаёт указ, по которому разрешалось раздавать земли «на Моздокской линии». 17 декабря был опубликован Сенатский указ, который предписывал всем губернским казённым палатам России заблаговременно уведомлять «начальство Кавказской линии» обо всех желающих туда переселиться. 18 декабря 1784 г. появился новый сенатский указ, который предоставил право не только государственным и экономическим крестьянам, но и однодворцам переселяться в Кавказскую губернию» (23). И хотя уже с 1795 года условия переселения ужесточаются (государство предоставляло крестьянам возможность переселения только за свой счёт), тем не менее миграционные потоки из центральной России не иссякают (24). Вместе с тем, надо отметить, что объективных условий для поистине масштабного заселения  региона этническими русскими ещё не сложилось. Российское государство и общество должно было ещё для этого преодолеть ряд внутри- и внешнеполитических препятствий, что удалось, в значительной мере, сделать только в следующем – XIX веке. Во второй половине XVIII века военно-поселенческий, казачий характер освоения и заселения земель Северного Кавказа сочетался с достаточно заметным миграционным потоком из Центральной России. С началом военных действий и вплоть до окончания Кавказской войны последняя группа мигрантов не играла заметной роли.

Показателен пример вхождения в состав России части осетинских земель, так называемой «Дигории», где на общем собрании крестьяне решили принять российское подданство по «первому требованию». Очевидно, требование почти сразу же последовало, так как Дигория оказалась присоединённой к России в том же году (25).

Уверенное движение России к гармоничному состоянию очередного цикла, соответственно, вело к укреплению международного авторитета, внешнеполитического влияния, расширению границ и т.п., о чем говорилось выше. Наиболее яркими событиями тех лет стали договор 1783 г., заключенный царем Карталинским и Кахетинским Ираклием в г. Гори, согласно которому он признавал над собою власть Российской империи; возвращение в 1796 г. в результате успешных и, сравнительно, быстрых военных действий против персидского шаха Ага-Магомед хана, Дербента, Кубы и Ганджи.

В конце XVIII века стал очевиден вопрос, что протекторат России над Грузией оказался недостаточно надёжной гарантией существования грузинских княжеств. В 1800 году Георгий XII обратился в Петербург с просьбой о подданстве. 18 января 1801 года Павел I подписал манифест о присоединении Грузии к России. Несмотря на известные сомнения Александра I о целесообразности такого решения, и как результат – обсуждения этого вопроса в госсовете (где большинство высказалось за сохранение Грузии в составе России), в конечном итоге, этот манифест подтвердил и он.

Таким образом, Северный Кавказ всё более превращался во внутреннюю проблему России, и если не в политическом, то уж наверняка в географическом смысле. Россия не терпит анклавов на своей территории, особенно враждебных и иноконфессиональных. Это обстоятельство, наряду с продолжающимся процессом укрепления государственности в рамках восходящей фазы социального цикла, определило качество грядущих в XIX в. событий.

Конец ХVIII в. характеризуется дальнейшим утверждением России в данном регионе: укрепление и продление Кавказской линии вплоть до Азовского моря, возникновение новых станиц, возобновление строительства Военно-Грузинской дороги. В 1785 году учреждено Кавказское наместничество. «В 1796 г. наместничество переименовывается в губернию, в 1797 г. территория Северного Кавказа отделяется от Астраханской губернии и в 1801 г. происходит  окончательное юридическое оформление Кавказского края как губернии» (26). В 1780-1790-е годы продолжался приток на Кавказ переселенцев из центральной России. Характерной чертой восходящей фазы социальных циклов для России является активная миграция населения на окраинные, вновь присоединяемые (даже не вполне ещё присоединённые) территории. В 1785-1786 гг. на долю переселенцев из губерний Центрально-земледельческого региона выпало 64,7 % от общего числа лиц, прибывших в Кавказскую область, а в 1783-1794 гг. – 70,4% (27). Этот процесс, хотя и неравномерно по годам, но продолжался вплоть до начала активных военных действий, названных позже Кавказской войной. Те же авторы совершенно справедливо отмечают, что «несмотря на успехи колонизации, на Северном Кавказе оставалось ещё множество пустующих земель. В 60-е годы XIX  века начинается новый этап в переселенческой политике, обусловленный двумя важными событиями – отменой крепостного права и окончанием Кавказской войны» (28). Эти события, правда в разной степени, но станут ещё предметом нашего более пристального интереса, пока обратим внимание на то, что хронологически названная активная миграция на Северный Кавказ совпадает, опять-таки, с восходящей фазой малого социального цикла (в данном случае третьего).

Примерно с 1800-х – начала 1810-х гг. начинается означенная нами фаза гармонии второго малого социального цикла. Первые полтора десятилетия ХIХ в. ознаменовались покорением Елисуйского владения, Джарской области, Шурагель, ханств: Гянджинского, Нухинского, Карабахского, Ширванского, Дербентского, Кубинского, Талышинского; княжеств: Мингрелия, Имеретия, Гурия и Абхазия. Значительную часть этих уступок Россия получила в ходе войны с Ираном, согласно Гюлистанского мирного договора (1813 г.). «После этого Северный Кавказ превратился как бы в составную часть России, что впервые было признано в Гюлистанском мирном договоре с Ираном в 1813 г., положениями которого край рассматривался уже «навечно» в качестве неотъемлемой её территории» (29).

С 1817 г. по 1826 г. было построено 27 укреплений, составивших Сунженскую, Кабардинскую, Кисловодскую и Лезгинскую линии, укреплена Военно-Грузинская дорога. С 1817 г.  Кавказская линия продвигается вглубь Черкессии и к началу 1830-х годов достигает реки Лабы. Со ссылкой на Акты Кавказской археографической комиссии (Тифлис, 1878 г.) Б.М. Джимов отмечает: «Учащаются карательные экспедиции царских войск в Закубанье и ответные рейды вооружённых формирований Черкессии в пределы кордонных линий, что приносило новые страдания трудовому русскому и горскому народу» (30). 1830-е годы для России – это начало ниспадающей фазы второго малого социального цикла. Это означает, что давление государства на окраинные территории, уже считающиеся в достаточной мере своими, усиливается, часто принимая вооружённые формы. Параллельно этим процессам шло дальнейшее территориально-административное обустройство Северного Кавказа. «В 1822 году Кавказская губерния переименована в область, по словам А.П. Ермолова, «по малолюдству», поскольку регион этот ещё только основался и заселялся и не мог в полной мере считаться губернией. В 1847 году … Кавказская область становится Ставропольской губернией» (31).

В первой трети ХIХ в. Россия дважды воевала с Турцией (войны 1806-1812 гг. и 1828-1829 гг.) и Ираном (1804-1813 гг. и 1826-1828 гг.). Ход и результаты этих войн хорошо известны. Отметим, что, в частности, по Туркманчайскому мирному договору 1828 г. шах Ирана отказывался в пользу России от Эриванского и Нахичеванского ханств, подтверждал права России на всю территорию Азербайджана. Согласно Адрианопольскому мирному договору 1829 г . России отходило всё восточное побережье от устья Кубани до пристани св. Николая с крепостями Анапа, Поти, Ахалкалак и Ахалцих. Турция признавала переход к России Грузии, Имеретии, Мингрелии, Гурии, Эриванского и Нахичеванского ханств. «Царское самодержавие, считая Адрианопольский мирный договор достаточным основанием для присоединения Кубани к России, перешло к активным военным действиям на Северо-Западном Кавказе. Впервые царизм открыто отказался от политики вовлечения кавказских горцев в административно-политическую систему России постепенно, через развитие торгово-экономических связей, и перешёл к решению черкесского вопроса с помощью военной силы» (32). В состоянии гармонии и начале ниспадающей фазы социального цикла, когда ещё достаточно сил и уверенности от недавних побед, российская государственная «машина» не склонна проявлять терпение и конструктивность, тратить время на переговоры и социальные проекты, которые в какой-либо степени отклоняются от намеченных геополитических «пунктиров» и затягивают de faсto решение, уже принятое de jure.

Для нас наиболее важным представляются особенности мотивации горских народов, их поведенческая доминанта в периоды открытых столкновений государств, принадлежащих к различным историко-культурным типам. Любопытной представляется характеристика: «Часть феодалов Кавказа стремилась воспользоваться войнами Ирана и Османской империи против России, но не с целью перехода под власть Ирана или Османской империи, а для лавирования в своих местных интересах: для сохранения относительной самостоятельности, неограниченной власти над своими поддаными, свободы междоусобиц, феодальных разбоев, грабежей и работорговли» (33).

Если сделать скидку на классовый подход авторов последней цитаты, то ключевым словом в характеристике данной ими, как минимум, «феодалам» Северного Кавказа будет «лавирование». При этом надо отметить, что «лавирование» в политическом, военном, но едва ли в каком другом смысле. Не только в религиозном, но и шире — в социокультурном смысле многие Северо-Кавказские народы уже в первой половине ХVIII в. прочно включаются в состав арабо-исламского типа культуры, несмотря на своеобразие преломления магометанства в местных дорелигиозных верованиях, позволяющего говорить даже о некоем религиозном синкретизме (см.напр.34).

Начало ХIХ столетия стало тем этапом, когда «…мы начинаем войну уже собственно с кавказскими народами, ибо покорение их для спокойного и надежного обладания Закавказским краем соделывается существенною необходимостью. До этой же эпохи мы на Кавказе боролись не собственно с горцами, но с могущественною в то время Турциею и Персиею, вытесняя магометанство за пределы Европы» (35).

Россия, начиная, примерно,  с 1830-х г., вступает в ниспадающую фазу эволюции очередного цикла, и уже в середине 1830 –х гг. это вполне прослеживается на ее внешнеполитическом состоянии. Внешне весьма удачный для России Ункяр-Искелессийский договор (1833 г.), на самом деле был заключен Россией с еще более слабой, находящейся в еще более глубоком кризисе Турцией. Договор, заключенный на семь лет, выполнялся слабо, а уже в 1837 г. о его откровенных нарушениях со стороны английских судов доносили русские консулы.

«Уже в 1837 году экономическая слабость России и подстрекательство британской  миссии привели к падению русского влияния в Константинополе» (36). И это в то время, когда «… казалось, что Турция совсем «больной человек»» (37).

Каковы же были условия и обстоятельства, с точки зрения цикличности эволюции российского государства и социума, когда начался самый драматичный этап присоединения Северного Кавказа, известный как Кавказская война? «Дворянская империя» как специфическая форма государственности второго малого цикла, достигает апогея своего развития, состояния наиболее гармоничного и адекватного внутренним и внешним реалиям, примерно в 1810-1820-х годах. После этого начинается ниспадающая фаза цикла, отмеченная нарастающими деструктивными тенденциями. Зачастую, характер исторических событий и явлений определяется теми людьми, которые в личностном смысле сформировались в условиях предшествующей фазы цикла. Например, в условиях ниспадающей фазы цикла, в большинстве действуют личности, несущие в себе доминантные мировоззренческие черты периодов гармонии и (или) даже восходящей фазы цикла, то есть того периода, характерные черты и признаки которого приходят в упадок. Чем хронологически дальше отстоят такие действия от фазы гармонии, тем менее они адекватны исторически изменяющимся обстоятельствам. В таких условиях, например, решая внешнеполитические задачи, велико искушение использовать силу и военное преимущество (особенно если противник заведомо слабее), чтобы не искать более сложных и долгосрочных путей решения проблемы, которая неизбежно встанет уже перед другим поколением.

Войны, начинаемые Россией в фазе гармонии (если они не успевали быть доведёнными до конца) или ниспадающей фазе социальных циклов, либо заканчивались поражением, либо приобретали затяжной, изматывающий характер.

В середине ХIХ в. социальный кризис в России достигает критической точки, наиболее ярким проявлением этого стало тяжелое социально-экономическое положение в государстве, проигранная Крымская война,  Кавказская война, приобретшая затяжной характер и, наконец, отмена крепостного права. Последнее можно считать началом выхода России из кризиса в фазу поступательного нарастания позитивных тенденций цикла, апогей которого приходится, примерно, на 1880-1890 –е гг.

Заслуживающим внимания представляется тезис Дм.Алейникова о том, что при всем многообразии написанной о Кавказской войне литературы можно выделить несколько историографических направлений: 1) российская имперская традиция, представленная в основном в работах дореволюционных авторов. В этих работах речь идет об «умиротворении Кавказа», делается акцент на «хищничествах» горцев, религиозно-воинствующий характер их движения, подчеркивается цивилизирующая роль России; 2) традиция сторонников движения горцев. Это направление находило приверженцев и в советский период (за исключением 40-х-сер.50-х –гг.) и в настоящее время, когда некоторые сторонники этой традиции переносят на политику Российской империи термин ХХ века «геноцид»; 3) геополитическая традиция, для которой борьба за господство на Северном Кавказе — это часть присущего России стремления расширяться и «порабощать» присоединяемые территории (38).

Горские народы Северного Кавказа в рассматриваемый период уже очевидно тяготели к исламскому типу культуры. Деятельность созданных в августе 1814 г. по указанию Александра I в Тифлисе Духовной Осетинской Комиссии и в апреле 1829 г. по указанию уже Николая I Миссионерского Общества на Кавказе ни к чему не привели (39). Привлечение горцев «благами цивилизации, нашим роскошеством, вкусами, нуждами и требованиями от нас домашней утвари» (40) было не намного более успешным. «Политика России на Кавказе до Ермолова носила двойственный характер. С одной стороны, периодические военные экспедиции… С другой — налаживались мирные отношения с горскими владетелями, они поступали на службу, получали жалование… Назначение Ермолова было связано с изменением политики России на Кавказе — российский царизм вплотную приступил к завоеванию Кавказа» (41). И приступил не в самый лучший момент. Ниспадающая фаза цикла приводит либо к краху военных кампаний, либо они приобретают неопределенно затяжной характер (как, например, Ливонская война или война на Кавказе).

Формирование теократического государства частью народов Северного Кавказа — это этап, значение которого трудно переоценить. Государство, известное как имамат Шамиля (имамат горцев Дагестана и Чечни) — это выражение сущностных стремлений значительной части автохтонного населения Северного Кавказа. Его территория охватила, в общем, незначительную часть региона проживания Северо-Кавказских мусульман. Причины этого хорошо известны, и это еще один аргумент в пользу противников теории северокавказской цивилизации. Но поставим вопрос иначе. Не было ли возникновение данного государства самой реальной попыткой уже на политическом уровне стать органичной частью исламской цивилизации? На наш взгляд, это так.

Арабо-исламский историко-культурный тип, хотя и явил блестящие образцы государственности имперского характера (халифат Омейядов, а позже – Аббасидов), в целом, тяготеет, условно говоря, к «полигосударственности». Приведённые примеры единого крупного государства были недолговечны. На их руинах возникли новые государственные образования, нередко, на основе этнокультурных общностей ещё доисламского периода. В арабо-исламском мире столкнулись не только представители двух основных и множества второстепенных ветвей ислама, но и различные представления идеала государственности: теократического или светского. Демократичность конфессиональных институтов ислама (отсутствие единой иерархической структуры, возглавляемой конкретным лицом – лидером всех мусульман, общинный характер уммы и нек. др.) и этническая пестрота его неофитов предопределили существование множества исламских государств, объединённых общностью религии, а стало быть, и духовной традиции. По этой причине мы и берёмся утверждать, что возникновение имамата Шамиля было самой реальной попыткой на политическом уровне стать частью исламской цивилизации в качестве равнодостойного другим государства.

Уже упоминавшийся К.Ф. Дзамихов, характеризуя период истории Северного Кавказа с конца XVIII века до середины 1860-х годов, отмечает, что «положение усугублялось тем, что стадии кризиса традиционных общественных институтов северокавказского социума совпали с этапом колониальной политики царизма, то есть внутреннее разложение системы дополнилось и усилилось внешним воздействием, войной и агрессией со стороны более сильного государства…» (42).

С другой стороны, активное сопротивление царской армии подтолкнуло отдельные этнические группы к консолидации и государственному строительству. Возникая как теократическое государство по форме, имамат Шамиля был военизированным по содержанию.

Необходимость сопротивления русской армии стала главной причиной попыток создания своей государственности закубанскими адыгами. Первая такая попытка была предпринята в 1830 г. «При виде долгожданного национального флага тысячи мечей взлетели в воздух, и один всеобщий продолжительный вопль радости вырвался из необъятной толпы. Никогда до сей поры не было большего энтузиазма, ни решимости защищать … Отечество», свидетельствует Эдмонд Спенсер, посетивший Черкессию в этот год (43). Союз оказался недолговечным, прежде всего, из-за причин внутреннего характера, однако попытки создания своей государственности в этой части региона не закончились. Большое значение в политической жизни абадзехов, шапсугов, натухайцев и убыхов сыграло Адагумское собрание (февраль1848 – февраль 1849 гг.) (44), на основании которого сформировалась нестойкая конфедерация. Мухаммед Амин пытался развить, в том числе и силой оружия, достижения адагумского собрания. К концу 1850 г. почти все западные адыги были включены в новую систему государственного устройства (45). Абадзехи и шапсуги предпринимали попытки создания своего государства на Западном Кавказе даже в 1861 г., то есть уже после пленения Шамиля на Востоке (46).

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13